внутри лежат вилки

Внутри лежат вилки.





- Твоя картошка опять разварилась, не поверишь, но это факт, - в очередной раз я сделал замечание Жене, не потрудившись оторвать глаз от газеты, застыв глазами на строчке со словами: перед игрой сделайте несколько пробных выстрелов. Тем самым вы проверите маркер на прочность, а себя – на меткость.
- Возможно, ты добиваешься того, чтобы твоя картошка в мундире сама себя раздела от шкурки и потопала в салат, поверь, она вкусной точно не станет, она будет суховатой и слишком рассыпчатой. Черт подери, да выключи ты ее, она уже давно закипела! Женя очнись, - почти сорвавшись на крик, пришлось привлекать к себе внимание.
Женя явно не реагировала, из соседней комнаты не было слышно ни звука. Похоже, она пытается издеваться, что ж, неудачно. Пусть спалит всю кухню, давно пора сделать там ремонт, заодно и бесповоротный повод появится.
Что бы ни думалось, а газетная бумага чуть дрожит в руках, я одергиваю себя, не пристало такому как Я, еще слабости демонстрировать.
Хотелось узнать о поглощающих занятиях Жени, раз она никак не хотела уделить внимание простой картошке, но я не пошевелился. Пытался продемонстрировать спокойствие и полное равнодушие. Я даже умудрился застыть в своем кресле-качалке и навострить уши постарательнее, но не тут то было, ничего, тихо и все.
Женя обладает множеством слабостей, которые с годами я разучил отменно и без запинки.
Можно предположить, что она просто ждет, пока я подойду и начну произносить приятные для ее слуха слова. Если так, ей придется подождать, скорее всего, она еще не успела дойти до кондиции, когда просто шаги вызовут тепло в ее маленькой, склочной душе. Что явилось очередным поводом для конфликта разобраться более чем сложно, в данном случае больше подойдет слово – невозможно.
Кристальная тишина, не течет кран, соседи не едут в лифте, ничего не происходит. Внутренняя дрожь бьется из-под кожи, готовится вырваться в мир и поразить первых попавшихся. Я аккуратно складываю газету так, чтобы Женя из соседней комнаты не смогла бы услышать шуршание тонкой бумаги, складываю руки на груди в цепкое скрещение, теперь я смогу подавить желание вскочить и побежать смотреть на действия Жени. Говорю с собой как долгожданным исключительно интересным собеседником, мы на грани понимания, мне не приходится напрягать голосовые связки, мускулы лица, мы и без этого отлично понимаем друг друга. Какого черта было связываться с ней, можно было наслаждаться жизнью в обществе себя и только.
Любопытство беспощадно сжирает воображение.
Я плавно сползаю с кресла, беззвучно и мягко стелюсь по ковру, готовлюсь подползти к комнате, где сидит Женя. И почему сидит, может и стоит. Резко застываю в позе нападающей кошки, почувствовав порыв ветра из открытого окна. Потом понимаю, что не плохо было бы проявить обдуманную осторожность, и тогда я стал смотреть на нижнюю полку серванта стоящего сбоку от распахнутой двери в соседнюю комнату, смотрю неподвижно, внимательно, плавно переводя взгляд с одной линии отражения на другую.
Нет, все равно ничего не видно, не выходит, как ни старайся. Я перенапрягся и прижался спиной к холодной стене рядом с напольными цветочными горшками. Признаться, я уже хочу есть, я уже долго жду ужина, а Женя не подпускает меня к кухне, каждый раз как бы тонко намекая на скоропостижность прихода гостей, которым тоже очень хочется есть, возможно, больше моего, а мне наплевать на них. Ненавижу большие ужины, от них остаешься не более сытым, чем от полного приключений дня, в процессе покорения горных вершин с одной единственной банкой консервов в рюкзаке за спиной.
Надо успокоится, кровь уже стучит в висках от напряжения, вызывая назойливую головную боль. Тихо, тихо. Сейчас я закрою глаза, соберусь с духом, встану и пойду к Жене, она вероятно уже готова к моим милосердным объятиям. Хватаю большой глоток воздуха и впихиваю его в легкие, резко вскакиваю, вбегаю в соседнюю комнату. Все вещи на своих местах, и никого, только открыто большое окно, занавески беспорядочно вьются под действием ветра, Жени точно нет в комнате, ее и на кухне нет, это давно понятно, и никуда она из дома не выходила, я побежал осматривать ванную и туалет, никого. Возвращаюсь в комнату, все те же занавески у открытого окна, все тот же ветер, колышущий их, все тот же я, с недоумением застывший всем телом на месте, пытаясь понять, куда же она делась. Куда?
Начинаю внимательно и шероховато изучать глазами обстановку, одной ногой я наступил на клочок бумажки, и тут меня охватил ужас, стало страшно поднимать его, и я не стал, будто заранее был осведомлен и случившемся. Кинувшись к распахнутому окну, с истерикой в голове я взглянул вниз… ОНА, она была там, одна, тихая и одинокая с разбитым вконец телом. Она стала еще больше похожа на куклу.
А я ползал по полу в надежде проследить ее деятельность, проследил.

Резкий рывок, полет в воздухе, чувство удара обо что-то жесткое, резкая задержка дыхания, я пытаюсь открыть глаза, но страх не позволяет, сделав усилие, я заставляю себя.
Рядом лежит опрокинутое кресло-качалка, от увиденного маленького кошмара больше не хочется следить за звуками, производимыми действиями Жени, я утомился ползать по полу, и, возвратившись в кресло, внезапно провалился в неглубокий сон.
В животе возникает противное ощущение, будто там поселились занудны кровопийцы, пожирающие изнутри. Не имея желания привлекать к себе внимания, я иду и сгребаю из вазочки в серванте последние соленые крекеры, уже давно ставшие пыльными от долгого проживания в нашей квартире. Сажусь обратно в любимое кресло и долго рассматриваю потрескавшийся потолок. Вскоре это меня стало раздражать, я стал вспоминать Женькины вопли по поводу необходимости его побелки.
Все же пора подняться и ради приличия узнать о вероятности востребованности моих рук и навыков в поварском искусстве, заодно может удастся стащить пару кусочков ветчины.
Ужас, я уже становлюсь как наш кот Борька, мне только это и надо, как примитивно, неважно каким способом натаскать еды.
Ладно, пусть так, а что еще остается делать, я уже готов обнажить сияющие зубы, растянуть улыбку лица и направляюсь твердым шагом на кухню, черт, никого, стараясь не терять самообладания в комнату, опять никого. Я в душе уже смеюсь над своей мнительностью. Но избежать замешательства не удалось, как только я понял, что Жени действительно нет нигде. От нервного напряжения кружат мошки перед глазами.
Я иду снова в комнату и проверяю окно, она плотно заперто, но под ногами все та же бумага. Поднял его, точно Женьки почерк, маленькие буквы, сбивчивый почерк, она сообщала мне о своем уходе, о том, как устала от меня и приобрела ненависть.
Да, она ушла, собрала вещи и ушла, пока я спал и страдал во сне о ней. Ну и пусть катиться!
Ноги замерзли, плотнее оборачиваюсь в плед, я себя уже все отсидел, надо перебираться на кровать.
Открылась дверь из кухни заходит вспотевшая Женя и умоляюще смотрит на меня. Ей снова, что-то нужно, я вижу ее рот, откуда явно сыплются слова и у них, скорее всего, есть смысл, но я ничего не слышу, ее мокрые руки пытаются развязать фартук, она смотрит на меня какое-то время. Взгляд ее смягчается, она медленно приближается и кладет руки мне на плечи, потом закрывает глаза, обвивает мою голову и прижимает ее к своему теплому животу. Какое-то время мы застываем в таком положении. Я чувствую, как ее юбка пахнет кухонно-продуктовыми испарениями. Она размыкает руки, снова вглядывается мое лицо и вытаскивает ватки из ушей, беруши, которыми я всегда пользуюсь, чтобы крепче спать, я и забыл о том, что не вытащил их.
- Ты снова забыл о них? – смеется Женя.
Забыл и прозевал все на свете, к нам сегодня никто не придет. У Кольвичей ребенок заболел, придется ужинать вдвоем, ты, наверное, уже успел сильно проголодаться. Я пойду пока положу, а ты посмотри-ка в полке, в столе, там внутри лежат вилки. Достань…