Хочу сразу сказать: никогда не было мысли, что стану свидетелем чего-либо подобного. Никто из нас пятерых, отправляясь в традиционный ежегодный поход, не мог предвидеть грядущей катастрофы, и теперь, согреваясь у костра, мы схоронились в густой листве папоротников, окруженные кустами дикой ежевики. Впрочем, острые колючки не защитят от врага, который скрывается в лесной чаще. Час назад прямо над нашей лесной поляной пролетал вертолет. Было еще светло, и мы остались незамеченными. Можно надеяться, что следующий экипаж, если он будет, не пролетит мимо. Искренне надеюсь, что так и будет. Так должно быть! Сегодня ночью в небе ослепительно прекрасно сияет полная луна, рождая в сыром, как будто осязаемом, дымном воздухе всевозможные оттенки синего. Деревья кажутся неуклюжими бабами в серо-бурых шубах. Резкие порывы ветра только усиливают впечатление. Над черно-фиолетовой гладью пруда склонилась плакучая ива, ее листочки в лунном свете как будто фосфоресцируют, и от их мистического сияния становится как-то не по-себе. Я перевожу взгляд на неуютную компанию у костра. – Если помощь не подоспеет вовремя, завтра утром эта ива будет оплакивать нас – сказал профессор, покачивая седой головой. Кривая улыбка на моих губах не смутила профессора, имевшего давнюю склонность к преувеличениям и драматизму, однако на сей раз, похоже, он был прав. Полковник с маленьким сыном в камуфляжной походной форме молча и сосредоточенно точили ножи. За спиной у них, из палатки, громко шипело радио. Противный скрежет изредка сменялся восторженной болтовней дикторов и знакомыми завываниями эстрадных певцов. – Маша, попробуй поймать «Голос Америки»! – прокричал полковник в палатку, а затем, добавил задумчиво, глядя в мою сторону – Вся надежда на них, если наши молчат. – – И зачем утаивать правду, делая вид, что ничего не происходит? Тайное, ведь, всегда становится явным! – назидательно проворчал профессор, нервно вскинув руки к небу. Надо сказать, что решение «залечь на дно» или засесть в кустах далось нам с большим трудом. Мы пробовали спастись бегством. Хотя, сказать по правде, много времени было потрачено впустую: сначала мы недооценили серьезность надвигающейся опасности. Весь вчерашний день на нашу поляну из глухого леса выбегали люди. Дикий ужас читался в их искаженных от боли, изможденных быстрым бегом, лицах. Вселенский ужас! Неподвластный разуму, всепоглощающий и непреодолимый, его величество – первобытный страх! Один из них подбежал, было, к нашему пруду, да так и упал ничком, взмыленный, проронив лишь одно единственное членораздельное слово – «слизь». Остальные бежали дальше, но некоторые вскоре стали возвращаться. Так мы узнали, что власти местных деревень подожгли лес, и теперь со стороны Киевского шоссе в нашу сторону надвигается лесной пожар. С других сторон мы отрезаны от мира более коварным врагом. Конечно, единственным путем отступления могла стать Угра, но вода сегодня была невыносимо холодной, к тому же если плыть по течению – то нас непременно отнесет в охваченный пожаром район. Оставалось ждать помощи с небес, и мы ждали, затаив дыхание. Ждали, стиснув зубы. Вели, по возможности, непринужденные беседы, слушая ночь. Каждый всплеск на пруду, хруст ветки, шорох листвы, стон, завывания и улюлюканья ночных тварей – все это рождало в спине холодные волны дрожи. Большую часть времени мы просто с надеждой смотрели вверх. Вдруг, моему уху послышался едва различимый шум, перерастающий в равномерный гул. И вот, наконец, послышался долгожданный шум вертолета. По соседним ветвям заскользил луч мощного прожектора. Прибрежный камыш и кустарники склонились к земле под натиском ветра от блестящих в лунном свете лопастей. Черная тень нависла над поляной, поднимая клубы пыли, сухой травы и листвы, вздымая кверху сонмы разноцветных капель, пугая птиц, мелких грызунов и ночных хищников. Голос из мегафона прокричал: – На веревочной лестнице осталось четыре места, садитесь! Через минуту взлетаем! – Полковник без раздумий закинул мальчишку на верхнюю перекладину, на вторую забрался сам и подал руку помощи, бегущей со всех ног Маше. Мы с профессором, молча и вызывающе, посмотрели друг на друга. Так, должно быть, щекотали нервы техасские ковбои за миг перед тем, как выхватить пистолеты и развязать оглушительную пальбу по пустынным улицам и площадям. Профессор двинулся с места первым. Не спеша, но все же с легкой опаской, направился он к последнему месту в спасательном экипаже. В моей голове роились странные мысли, и никак не укладывалось, почему этот человек так уверен в своем поступке. Где дух самопожертвования? Где подвиг? Почему на его лице нет и тени сожаления на мой счет? Вот он встает на подножку и садится на нижнюю перекладину веревочной лестницы, а я даже не пытаюсь оттолкнуть его прочь и занять свободное место. Почему я жертвую собой ради этакой дряни и почему не пытаюсь занять это пресловутое свободное место? Почему предпочитаю остаться в гордом одиночестве в зловещем ночном лесу? Почему? Почему? Почему??? Вертолет начинает взлет и я вижу черный силует профессора с взлохмаченной головой. Пламя костра отражается в его больших очках, и я знаю, что эти горящие квадратные глаза смотрят на меня испытывающе и со злобой – свирепым взглядом больной бешеной кошки. Радио из палатки что-то говорило на чистом английском (похоже Маша все-таки успела поймать «Голос Америки») – The grey goo’s coming... – А я просто стояла и смотрела как сын, муж, сестра и отец (ах, отец, отец! ...) улетают на вертолете прочь со злополучной поляны, и как со всех сторон, по земле, надвигается вязкая серая слизь. Мутанты, не знающие жалости и пощады – самовоспроизводящиеся нанороботы-убийцы.