Семья

Ник не мог бы сказать, когда это все началось, но отчетливо помнил, как это все случилось. Уже в который раз он пришел домой за полночь. На пороге стояла сумка с его вещами, в дверном проеме, привалившись к косяку, с руками, скрещенными на груди, расположилась мать.
– Забирай и уходи. Ночуй, где захочешь! Раз тебе больше не нужен дом…
Мать постепенно повышала голос, и это могло бы затянуться на долго, но по пятому каналу уже транслировали Арт Хаус, и потому Ник просто поднял сумку и ушел.
Мать замолчала. И больше уже никогда не пыталась разговаривать с ним. Лишь сталкиваясь на общей кухне, у микроволновки, смотрела долго и пристально, чуть исподлобья – думала, что он не замечает. Потом Ник долго размышлял – не искала ли она других слов – правильных, тихих? Эти размышления не приносили ничего кроме раздражения и головной боли.
Тем вечером, как и несколько недель после, он ночевал этажом выше – у конопатого Тимки. Но и с Тимкиными предками не все было ладно. Каждый день, не в силах поделить восемнадцать квадратов, они приводили покупателей и каждый день – отказывали им, не смотря на предлагаемые суммы. Поток желающих приобрести комнату не иссякал – только за последний месяц цены на жилье выросли втрое – но и взаимное недоверие супругов росло в геометрической прогрессии. Вот уже год страх неравного раздела имущества связывал их прочнее тринадцати лет брака. И каждый день бритые лбы в черных стеклах перешагивали туда-сюда через лежащих на полу мальчиков.
Уйти во второй раз было еще проще. Они сместились на пару комнат вдоль по коридору. Баба Клава не приветствовала непрошенное вторжение, но все же была ему сдержанно рада. Они переключали ее любимые сериалы, чтобы смотреть жестокие и не слишком понятные фильмы, но позволяли ей трындеть, сколько влезет, а Ник иногда даже слушал. В такие минуты взгляд его терял фокусировку, а голова склонялась чуть набок. Монологи бабки всегда завершались глубоким вздохом. Ник поднимался с пола и, взгромоздившись на подоконник, подолгу смотрел на улицу – в узкий, вечно темный проем меж мертво притиснутых друг к другу домов. Увидеть, что там делается внизу, ему не удавалось никогда. Сорок второй этаж – слишком высоко.
Оставшись в одиночестве, Тим чувствовал себя неуютно, вырубал матюгальник и предлагал:
– Выйдем?
Бабка вскакивала на кровати, лезла под матрасы – за кредиткой и замусоленным списком. С появлением мальчишек отпала необходимость спускаться в супермаркет, и она практически перестала ходить. Вставала, придерживаясь за спинку кровати, делала два шага в коридор, шаг – в санузел. Это и были все ее прогулки. Кредитку брал Ник, Тим проявлял себя неразумным растратчиком. Они выходили из блока и устраивали скоростной спуск по перилам давно сломавшегося эскалатора.
На уровне мультиплекса царил упорядоченный хаос. Там можно было увидеть зелень и прищуриться на лампы дневного света, посмотреть самую новую рекламу, ту, которая на социально-проплаченных экранах появлялась лишь через месяц после презентации продукта в национальной торговой сети. Тим норовил застрять у ярких голографических роликов, но Ник целеустремленно тянул его дальше – на этом уровне они могли находиться бесплатно не более часа в день, а потому первым делом – совершали покупки. Толкали устаревшие тележки «на механическом ходу», сметая с полок стандартный набор продуктов, рекомендованных министерством здравоохранения. Когда появлялись «карманные деньги», выделяемые отделом социального контроля на их детские кредитки «с ограничением прав потребителя», они отрывались по полной. Королями шли по мультиплексу, позволяя себе и поиграть в многомерные игры, и окунуться в бассейн. Тим любил игровые автоматы, практичный Ник предпочитал купание. Ионный душ перед бассейном гарантировал дополнительный ресурс чистоты, а погружение в воду целиком дарило непередаваемую гамму ощущений. Как ни странно, каждый раз – новую. И Ник доказывал Тимке, что ни один симулятор не сравнится с реальностью. Во всяком случае – ни один из тех, что стояли в мультиплексе.
– Удешевленная матрица, я тебе кричу – они ее облегчают до минимума! Физика мира и в половину не просчитана!
Тим пожимал плечами – он любил яркие краски, и на физику мира ему было начхать.
Иногда Тимка мечтал. Предлагал пойти в социальный отдел и заявить об отказе от родителей. Ник осаживал его.
– Карту потребителя с открытыми правами до четырнадцати лет тебе никто не даст. А вот отправить на верхние этажи – в зону социальной защиты – это запросто.
Наверху было плохо. На этажи выше шестидесятого вели только служебные лифты. И никаких лестниц.
Тим грустнел. Полтора года казались ему вечностью. Ник был почти на год старше. Но и взрослеть не торопился. Он подозревал, что когда через семь месяцев получит карту, его мать переселят в другую, малогабаритную комнату. На какой этаж? В каком блоке? Сможет ли он так же изредка подходить к двери в общую кухню и смотреть, как она стоит, придавливая пальцем заклинившую кнопку на давно сломанной панели плиты?
Подниматься одиннадцать пролетов по застывшим ступеням эскалатора с покупками в руках было слишком тяжело и долго, и обратно они ехали в общественном лифте: тесно, душно и дорого, зато быстро и весело. Из прозрачной капсулы был виден весь мегаполис. Сияющий, устремленный к небу. Не верилось, что та стена, которая наблюдалась из любого окна их блока – часть этого светлого, сверкающего гранями, мира. Небо казалось ирреально синим, чистым. Иногда можно было увидеть идущее на закат солнце. Большое и красное, подернутое едва различимой сероватой дымкой.
Дверь в комнату открывалась, как только они появлялись в конце коридора – баба Клава переключала экран на камеру слежения, и то, что она ни разу не заснула, ожидая их, непривычно радовало мальчишек. Они с гиканьем залетали в комнату, и старушка встречала их чахлым смехом. Покупки вываливались на пол, сортировались и долго обсуждались. Иногда баба Клава заказывала подарки: «Тима, ну что ты в обносках ходишь, погляди, бахрома на брюках. А вот я по визору видела, сейчас мальчики носят…» – и по детски радовалась, когда мальчишки угадывали ее желания.
А через месяц пришла Рита.
Когда днем, собравшись в супермаркет, Ник открыл дверь – они сидела, привалившись к стене напротив. Спала. Ник замер в узком проеме. Тим боком прыгнул мимо. Подошел, раскачиваясь на ходу, слегка пнул перегородившие коридор ноги – длинные и худые, плотно обтянутые черными кожаными лосинами. Девушка проснулась, подняла руку к глазам – запястье было одето в серебристый пластик.
– Неформалка какая-то, – прокомментировал Тим.
– Ты че тут делаешь? – Ник не любил сюрпризов. И неприятностей с мусорщиками – тоже. Бомж под их дверью мог привлечь ненужное внимание.
– Я к вам пришла. – Девушка поднялась и оказалась почти на голову выше него.
– Пришла и пришла, – Ник вдруг почувствовал, что любые объяснения будут неуместны. По крайней мере – сейчас. – Почему не заходишь?
– Дверь закрыта, а зуммер – сломан.
Тим заржал, схватился за стену.
– А постучать – руки отвалятся?
Она вспыхнула, нервным движением заправила за ухо темно-синюю прядь.
– Не догадалась.
– Жертва… технического… прогресса… – Тим уже лежал на полу, хохоча во всю глотку.
Ник ухмыльнулся.
– Ну, пойдем с нами. Мы на тридцатый, за жвачкой.
– А остаться можно? – она уже улыбалась приподнявшейся на кровати бабке. Белозубо улыбалась, широко. Такую стоматологию делали только в VIP блоках.
– Как хочешь.
– Тебя как звать, деточка? – Баба Клава слабо махала рукой, приглашая ее подойти ближе, и девушка ловко просочилась мимо загораживающего дверной проем Ника. Просочилась не задев, но обдав странным, будоражащим нервы ароматом. Индивидуальный запах. Право на индивидуальный запах имели лишь высоко оплачиваемые специалисты, элита. Или их дети. Несмотря на свой рост, девица не казалась достаточно взрослой, чтоб зашибать такие деньги самостоятельно.
– Рита.
С этой прогулки по супермаркету они возвратились необыкновенно быстро. Дома все было уже иначе. Немногочисленные вещи лежали на тех же местах, но уже как-то по-другому. Если бы Ник не знал наверняка, что комплексная очистка помещений работает двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, поглощая пыль и уничтожая болезнетворные бактерии, он решил бы, что в комнате стало чище. И светлее.
Рита спала на полу. Бабка сидела на кровати молча и, глядя на девушку, улыбалась чему-то. Так они и просидели до самого вечера – глядя на спящую посреди комнаты Риту и улыбаясь. Потом – пили ледяной чай из пакетов тетра-пак, ели соленые крекеры и спорили об игровом кино. Тим смеялся, заваливаясь на бок, Ритка хихикала, пряча кончик носа в кулак, Ник – ухмылялся. Баба Клава отзывалась с кровати шелестящим покашливанием. Как ни выгадывал Ник, а подобрать удобного момента для объяснений, так и не смог. Ни в этот день, ни в другие.
Ритка мало говорила, но часто спрашивала – не знала элементарных вещей. Ее приходилось всему учить – даже пользоваться дистанционным пультом визора. Забываясь, она пыталась переключать каналы в голосовом режиме. Сломанные вещи ставили ее в тупик. Она никак не могла усвоить: сломанная вещь не становится бесполезной. Просто меняет свои функции. А еще у нее не было персональной карточки потребителя.
Через месяц она отважилась выйти в супермаркет.
С диким визгом они катали ее на тележке, покупали ей новые шмотки, руководствуясь подробно составленными описаниями бабы Клавы, Тим демонстрировал свои любимые игры, а Ник затащил Ритку в бассейн.
Он подныривал и хватал ее за щиколотки, тянул вниз. Она хохотала и дрыгалась, вырываясь. Плавала она гораздо лучше Ника.
Позже, в солярии, глядя на ее худые, голенастые ноги, Ник понял, что она еще –очень маленькая. Может быть даже младше Тимки. Хоть и вымахала такая дылда.