О том, что иногда бывает

Жил-был один человек, и его посадили в психушку. Не буду говорить почему, (история эта малоприятная), не знаю даже, как и сказать, да и читателю, я думаю, будет это не интересно. Хотя, конечно, читателю будет интересно (уж больно история необычная), но она больно, как бы это сказать... неприятная... в общем, этот человек убил другого.
Но больше я ничего не скажу, а то некоторый читатель может расстроится и его самого придется успокаивать и сажать в психушку.
В общем, у человека был хороший адвокат, да и случай его, прямо сказать, был неординарный, можно даже сказать, неоднозначный. В общем, конечно, по закону, наказать его было нужно, но, в то же время, и случай-то сам по себе не простой, и человек, собственно, в какой-то степени даже заслуживал сострадания. Короче, преступление свое он совершил, мы бы сказали, преднамеренно, но в состоянии аффекта. Вот так. Вы скажете, странная формулировка, а вот так на самом деле и было. Да что тут и говорить, в общем, решили его на какое-то хотя бы время посадить в психушку, - все-таки человека убил!
А человек, надо признаться, был тоже еще тот. И даже суд в тайне соглашался, что, в общем-то, он смерти заслуживал. Нет! Конечно, это сказано очень громко, но человек был еще тот. И здесь вопрос стоял так: либо один заведет другого в могилу, либо другой. Может быть это слишком громко сказано, но, в общем, ситуация обстояла примерно так.
Ну и, короче, он его все-таки убил. Терпел, терпел, не выдержал и убил. В состоянии аффекта, но преднамеренно. О чем он сам в суде и сказал, мол, так и так, не мог больше терпеть, и убил его.
Ему судья и говорит, мол, ну, вы же, конечно же, не хотели?! Мол, не хотели же, да?! Так, мол, просто вышло, в состоянии аффекта, не так ли?! А он и говорит, да нет, мол, давно об этом думал, мысль такая не раз приходила: ой убью я его, да в то же время понимаю, что не убью, а хочется, потому что выхода другого не видел из ситуации и больно уж я от него натерпелся. Терпел, терпел, да вот как-то не выдержал, и взял, да и убил его.
Судья посмотрел, посмотрел на него, потом многозначительно так на адвоката его, мол, ну не дурак ли (!), самое место ему тогда в психушке. Закон, мол, ничего не поделаешь! А адвокат тоже так взглядом отвечает, мол, да. И взглядом своим выражает, что, мол, руками разводит, - дурак подсудимый.
А подсудимый не дурак, он просто врать не хотел. Сам понимает, сорвался, человека убил, - отвечай! Вздыхает сам про себя - как же так, убил! И вроде как убил его, сразу жаль стало того человека, - мертвый, все-таки. И чувствует, что и вправду о мертвых почему-то плохо не получается. Вроде бы тоже ведь человеком был.
Хотя, по правде сказать, если и был, то чуть-чуть только. Он всю свою человечность где-то по жизненному пути растерял. И жаль нам его, конечно, никак брат наш, да уж больно он об этом забыл, вот, человека довел до убийства!
А ведь человеком был, а в то же время, как вспомнишь, и вроде бы даже и не знаешь...
Вот и подсудимый так думал. После того, как убил он его, сразу, вроде как камень у него с души упал, вздохнул он облегченно, и, в то же время, сразу же совесть его замучила. Жалко! Человека убил! А ведь был он когда-то хорошим человеком, а до этого когда-то и ребенком был! И теперь, когда убили его, сразу же, почему-то, опять таким же стал, как раньше.
Вот и думал так подсудимый, глядя на него, так как он даже на похоронах его был, потому что состоял с ним в родстве. И не раскаивался, и, в то же время, как-то раскаивался в содеянном, вот такая неразбериха. Поэтому хоть он человек и нормальный, место ему в психушке. Так и порешили. Да он и не возражал. Попросил лишь, чтобы ему книжки приносили иногда хорошие, да красок купили. А за содеянное он ответит.
И, в общем, посадили его в психушку, да он и не возражал.
А больница, кстати сказать, была ничего, так сказать, демократичная. Буйные, конечно, и совсем сумасшедшие содержались под соответствующим контролем, а остальные, кто поспокойнее и кто нормальный, были довольно свободные в своих действиях. Жили, конечно, в палатах, но гулять могли везде: по коридорам и в саду, и никто им не мешал, и ничего не указывал.
Вот и наш человек, как в больницу попал, мог гулять везде, никто его глупостями не донимал. Главврач даже (человек нормальный), будучи в курсе его дела, ему даже никаких таблеток не назначал, а прописал ему только покой: для восстановления душевного равновесия, впрочем, на долгий срок. Порешили все вместе (вместе с судьей и адвокатом, а также с семьей новоиспеченного сумасшедшего - а надо сказать, что у него была семья), что так для него же будет лучше. Мол, лучше, чем в тюрьме. Вот. Так вот, с главврачем они даже в последствии подружились, вернее не то чтобы подружились, а просто иногда разговаривали вот так, по душам, на равных.
А была тогда, надо сказать, весна. И человек наш чувствовал себя довольно не плохо - успокаивался. Все кругом цветет, расцветает, солнышко, опять таки, греет, птички всякие. И он так подумал, и решил, что об убийстве своем переживать больше не будет: что сделано, то сделано - обратно не вернуть, и что, хотя, конечно, никакой человек смерти вот так не заслуживает, все же... в общем, трудный вопрос... откровенно говоря, тупиковый, так что не стоит на этом тупиковом вопросе зацикливаться, а что сделано, то сделано.
И, короче говоря, гулял он везде, с главврачем иногда разговаривал, - с сумасшедшими он не общался, думал, тогда уж наверняка рассудком двинется, да и никто с ним тоже разговора не начинал. Разговаривал он, правда, иногда с подушкой, но это не из-за сумасшествия - это я вам говорю - а так, просто, потому что не с кем больше было, а человек такое существо, можно даже сказать, социальное, которое в общении нуждается. А подушка была просто самым, можно сказать, близким для него из всей обстановки предметом, - все-таки он на ней спал. Был еще, конечно, главврач, но общались они не очень часто, хотя разговаривали друг с другом по душам.
Так потихоньку жизнь и текла, - иногда близкие заходили, он даже пару раз всплакнул на нервах, мол, человека убил, и вот теперь в психушке... да, впрочем, что уж теперь поделаешь: что сделано, то сделано, а человека, конечно, жалко, все-таки человеком был, к тому же родственником. Но потому переставал плакать - что сделано, то сделано. Да и к тому же, главврач, он, конечно, друг, но все-таки главврач, и ни где-нибудь, а в дурдоме, так что здесь ухо востро - не дома. А то плачем, с подушками, опять-таки, общаемся - сумасшедший! И это человек понимал. Занимается больной ананизмом - аномалия, не занимается - тоже аномалия. Так что он решил от грустных мыслей избавиться, к тому же весна, все цветет. Так что он читал, рисовал иногда, в общем, отдыхал телом и душой, вылечивался.
А за этим и судья тоже следил - чтобы знать, когда человека можно уже выписывать. Конечно, человека, вроде, убил, пусть хотя бы год посидит, для исполнения закона, но все же, если он на поправку быстрее пойдет, то, что же тянуть то? За зря человека в дурдоме держать?!
В общем, завел себе человек еще одно развлечение. Странное, конечно, но кто не без причуд, к тому же в дурдоме. И как только ему в голову такая идея пришла? Может, надоумил кто из персонала? Да только вот решил он сделать себе клумбу и посадить цветок. Решил и сделал, и главврач разрешил. Даже инвентарь выдал без лишних слов: лопатку небольшую, рыхлилку и ведро, потом и лейку обещал выдать - когда время придет.
И посадил тогда наш человек цветок. Клумбу сделал, семечко запихнул, все как надо. А посадил он какой-то... в общем, такой красивый большой цветок, пышный, не помню, как называется.
Короче, опуская подробности будничной больничной жизни, время шло, цветок рос, человек лечился, главврач, все на местах.
В общем, цветок и вырос, и у него даже уже бутон образовался. Человек за ним ухаживал, надо признаться, как за родным, - хорошо ухаживал. Поливал, полол - все своевременно. И здесь должны признать все - это правда - на клумбе никогда не было ни травинки - все чисто. Да и цветок был хорош: крепкий красивый стебель, большие сочные листья, хотя, надо признаться, больной иногда его подкармливал, но это, конечно, ни в коем случае не умаляет его достоинств садовода.
А случилось так, что человек всю жизнь был впечатлительным и много думал, а после убийства эти чувства в нем обострились на почве пережитого, короче, он к цветку этому очень привязался.
Хотя, конечно, может быть, это было от недостатка общения или деятельности более-менее полезной, но привязался он к нему сильно.
И хотя и понимал, что не стоит, но иногда все-таки жаловался главврачу, что боится, как бы его цветок однажды кто-нибудь не сломал, и раз даже всплакнул, хотя, в общем, не стоило.
Да, он больно близко к сердцу принимал этот цветок. Хотя иногда вел себя довольно спокойно, мол, цветок и цветок, хороший, правда, красивый, но цветок. А вот однажды, однако, признался, что зря, мол, цветок посадил однолетний. А главврач спрашивает, почему? А он говорит, жалко, что ему (и думать жалко), что вот расцветет его цветок, семена осенью созреют, а сам он потом засохнет и умрет, навсегда. Больной (хотя он, конечно, и не больной, но так здесь положено, по этикету), так вот, тут больной помолчал немного, а потом добавил, что, мол, а был бы цветок многолетний, он бы весною снова зацвел, и следующей весною тоже, и следующей.
А так он, конечно же, да, возьмет его семена, посадит, наверное (а как не посадить? Дома, что ли, хранить, в коробочке, так это бред) посадит, они вырастут, тоже семена дадут, и так далее. В общем, потомки, это конечно, хорошо, но пока у него вон, на клумбе, его цветок, один, растет, с бутоном уже (значит, скоро расцветет, а значит и умрет уже скоро), один его цветок, и ему другого не надо, пусть даже и его потомков, семян. Вот и спрашивает он главврача: как же быть? А что главврач сказать может? Он на больного смотрит, а сам призадумался: а ведь да.