Зной

     Июль. Дождь вот уже с месяц не умывал Москву. Жара необыкновенная, угнетающая, опустошающая повисла над городом. На небе ни тучи. В воздухе ни дуновения. Люди, измождённые работой и погодой вяло текут по Тверской. В такие дни агрессивность города, постоянное напряжение между людьми видно особенно чётко. Отношения натянуты как струны, периодически раздражаемые неумелым музыкантом. Не замечая никого на своём пути, прохожие проталкиваются между редкими туристами и зеваками, серыми потоками устремляются в метро, спеша укрыться от зноя в прохладе бетона многоэтажных гробов, где-нибудь на окраине Москвы.
    Воздух дрожит над раскалённым асфальтом, тротуар напоминает сибирские топи, но даже сейчас жизнь не замерла, не остановилась, даже наоборот. Город, как адская машина: изрыгает клубы дыма, носит тонны пыли, шумит тысячами машин.
    Огромная очередь тех, кому некуда спешить или незачем, выстроилась у палатки за пивом. Трое мужчин, где-то в середине очереди оживлённо беседуют, энергично размахивают руками, периодически прерывая разговор взрывами хохота. Остальные молчат, щурятся от невыносимо-ярких, обжигающих лучей солнца, которое, будто внезапно поняв величие своё, безжалостно доказывает власть. Некоторые лениво вслушиваются в разговор тех троих. Здесь же, неподалёку, группа молодчиков под LSD любуется северным сиянием высоко над обоженными солнцем домами, и удивляется спиральным людям, проползающим мимо них.
    Ничего необычного в силуэте города нет.
    За сотнями пар мелькающих ног, за калейдоскопом не запоминающихся лиц, прижавшись спиной к витрине престижного магазина, сидит ребёнок. Фигура его выражает абсолютное безучастие к суете вокруг, но иногда, словно пробуждаясь ото сна, он вздрагивает, и маленькими кулачками потирает заплаканное, бледное личико в тёмных разводах грязи. Не по детски серьёзные зелёные глазки с невыразимой тоской вглядываются в проходящих мимо людей, как потерявшаяся в огромном городе, загнанная собака заглядывает в лица в поисках хозяина.
    Это худенький, болезненного вида мальчик лет четырёх со странным аристократическим лицом, иной прохожий улыбнётся, глядя на него. Слёзы на алых детских щёчках уже подсохли, но дыхание ещё не выровнялось. Борясь с непослушностью маленьких пальчиков, малыш пытается завязать болтающийся, непомерно длинный шнурок своего ботиночка, судя по состоянию пережившего не одного такого мальчугана.
    Элегантные дамы, с коробками дорогих одежд, с ухоженными детишками за руки, выходя из магазина, некоторые с отвращением, другие с жалостью на секунду останавливают свой взгляд на малыше, но нетерпеливый гудок шофёра, ожидающего в машине, заставляет их поспешить.
    Из арки неподалеку вольготно вырулила пара милиционеров, раскрасневшихся от только что распитой во дворе водки. Ребёнок испуганно сжался в комочек, немигающим взглядом наблюдая за приближающейся опасностью.
    - Ишь, чувствует хозяев! - вульгарно покачивая дубинкой, продекламировал один из милиционеров с неприятным заплывшим лицом, совершенно лишённым каких-либо черт.
    - А ну пошёл отсюда, уродец, - наигранно резко сказал второй, притопнув ногой для пущего эффекта.
    - Давай, давай! - обнажив жёлтые гнилые зубы, снова ухмыльнулся первый, поддерживая напарника.
    Ребёнок, как загнанный зверёк, ещё больше вжался в витрину, жадно ловя малейшее движение склонившихся над ним мужчин.
    - Ну ты чё, малой?? - взревел один из ментов, неповиновение его начинало раздражать.
    Второй, видимо в шутку, замахнулся, но алкоголь ещё владел его сознанием, и удар дубинки, угрожающе просвистевшей в воздухе, пришёлся прямо по лицу испуганному мальчику.
    Тот отпрянул, схватился за личико, залитое кровью, вскочил, и захлёбываясь в рыданиях, попятился от мужчин.
    Прохожие, увидав сцену, поспешили подальше отсюда, а стражи порядка, в момент протрезвев, попытались поймать мальчика, но дикий рёв двигателя, истошный скрип тормозов на момент заморозил их действия.
    Одинокий поток ветра закрутил на своих волнах клочок бумаги, тревожно задребезжали стёкла на первых этажах. Непонятно откуда взявшиеся тёмные тучи заволокли мягкую синеву небосклона. Солнце, презрительно нахмурившись, скрылось за облаком. Пожелтевшая от зноя листва заволновалась в неожиданно яростных порывах ветра. Природа ощетинилась.
    На опустевший тротуар на бешеной скорости вылетел неуправляемый альфа ромео, зловеще блеснув красным корпусом. Малыш едва успел вскрикнуть…
    Расширенными от ужаса глазами милиционеры смотрели на окровавленное тело ребёнка, рядом с остановившейся машиной. Тишина на секунду повисла над Тверской, над миром. Внезапно потемнело. Небо грозно нависло над городом.
    - Ах ты тварь!!! - взревел один из ментов, очнувшись от шока, и буквально за волосы выдернул из машины явно не трезвого водителя альфы.
    - Ты… да я же… - злость душила его. Он едва произносил слова - ты переехал ребёнка, гад! - не унимался постовой, с силой тыча виновного на изуродованный трупик, схватил его за грудки одной рукой, поднимая вторую для удара, но напарник вовремя остановил его, удержав сзади.
    - Документы! - рявкнули оба почти одновременно.
    Водитель спокойно, словно он был лишь зрителем в этом спонтанно разыгравшемся спектакле, с усмешкой глядя прямо в налившиеся кровью глаза постового, освободился от его руки, поправил галстук и лениво порылся в нагрудном кармане, доставая какую-то красную книжицу.
    Второй милиционер тем временем отошёл к ребёнку, с ненавистью глядя на пижона. Прохожие уже плотно оцепили место происшествия, куда уже спешили человек десять милиции, заботливо вызванной законопослушными гражданами.
    Монотонный голос в толпе громко читал молитву, вой ветра, придавал ему мистическое звучание:
  <em>"Приклони ухо Твое к молению моему и услыши смиренную молитву мою и не отрини ю от лица Твоего. Во умилении и сокрушении сердца моего молю Тя, Господи, помяни во Царствии Твоем душу усопшаго раба Твоего и сотвори ему вечную память. Прости ему, Боже, прости, Всещедрый, всякое согрешение вольное и невольное, отпусти ему все грехи его, от юности содеянные словом или делом, ведением или неведением."</em>
    - О, боже он мёртв! Арестуй же эту мразь! - с чувством вскрикнул милиционер, ощупав ребёнка.
    - Заткнись, идиот!- резко повернулся к нему напарник. Испуганно глядя то в документы водителя, то, потупив глаза, на него самого что-то пробурчал себе под нос.
    - Мэрия…так…кто??…кхе - милиционер задохнулся в приступе судорожного кашля.
    - Наши извинения - тихо промямлил постовой - …ээ… что делать с ребёнком?
    - Ваши проблемы, гражданин милиционер - водитель презрительно сощурил глаза, холодные голубые, и сверху вниз посмотрел на стража порядка - дело должно быть улажено… Да, насчёт денег не беспокойтесь, - сказав это он отошёл что-то объясняя женщине, своей спутнице, со слезами наблюдавшей за тем как оперативная группа делает снимки изуродованного ребёнка. Водитель попытался успокоить её, но она отстранилась, резко сбросила его руку со своего плеча и, не сказав не слова, протолкнулась в толпу.
    Голос, читающий молитву, с каждым словом, казалось, набирает всё большую силу, выходя из фона действа на первый план.
<em>"Вем, Господи, яко множицею согрешихом, неправдовахом пред Тобою, ниже соблюдохом, ниже сотворихом, якоже заповедал еси нам, но молю Тя, прости согрешения наша, очисти беззакония наша, отпусти неправды наши, да не прибудут грехи наши на чадах наших…"</em>
    Бешеный вихрь поднялся вдруг, всё вокруг превратилось в мутный водоворот, ветер едва позволял раскрыть глаза, деревья, как пауки, пытались поймать шальной ветер в свои сети.
    - Ненавижу…ненавижу… - шептал милиционер.
    - Это вы мне? - водитель энергично обернулся, ловя на себе не самый доброжелательный взгляд, достал несколько зелёных купюр из кошелька.
    - Видите ли, жизнь - сложная штука, вы знаете это не хуже меня, умейте же с этим мириться, держите вот, похороните этого оборванца.
    Слова ненависти и желание убить этого стервеца душили постового, но он послушно протянул руку и взял деньги, жадно скомкав их в руке.
    "Он прав, правила надо принимать…"
    Молния блеснула на тёмном небе, и раскаты грома через несколько секунд всколыхнули город. Хлынул дождь. Давно не бывало таких ливней. Земля наслаждалась приятным холодом дождевых капель, жадно пыталась напиться ими. Деревья подставляли свои листья под тяжёлые потоки воды. Неуклюжие глыбы домов сверкали под живительными струями.
    Прохожие поспешили укрыться в домах. Кафе и бары забились десятками молодых улыбчивых лиц. Вот какая-то парочка, скинув обувь, захлюпала босиком по асфальту.
    Дождь был удивительно красив и мягок на ощупь, а капли его выбивали на асфальте неповторимую мелодию, мелодию города. Даже сейчас жизнь не замерла, не остановилась, даже наоборот, город, как адская машина: носит потоки воды, насыщает электричеством воздух, рисует тысячами маленьких ручек на запотевших стёклах.
    Ничего необычного в силуэте города нет. Он живёт своей спокойной, размеренной жизнью.
Mad