Затянувшееся чаепитие

Низкий звук гонга, словно нехотя оторвавшись от родившей его меди, прокатился по колоннаде, возвестив начало чаепития. Из сада тянется терпкий запах сладких цветов, которыми она любит украшать волосы.

Старые стены хранят в своих морщинах историю былых времён, воспоминания о красных каплях вина на смуглой коже, о чёрных лунах глаз, которые своим призрачным огнём заставляли содрогаться ночь. Сейчас в саду замерла весна, не в силах войти под сень мрачных колонн и портиков. Замерла, завороженная безжизненным взором пустых окон.

Огромный кальян восседает на ковре, бесконечная глубина ворса которого съедает шаги. Из мундштука серой слюной расплывается по полу колдовской дурман. Она грустила здесь.

Надёжно укрытая от шума в глубине лабиринта галерей и залов, библиотека бережёт в покое пергаменты в тяжёлых кожаных футлярах, жёлтые свитки, испещрённые древними символами, плаксивые свечи в позеленевших бронзовых канделябрах. Упершись в камень пола гнутыми ножками чёрного дерева, стол держит толстый том на неизвестном языке. На краях истрескавшейся страницы ютится рубин свежей крови и мёртвая белая мышь. Это её жертва грядущему одиночеству.

В бесконечности зеркал отражается день; дыхание теряется под недостижимым потолком. Посреди зала стоят четыре пюпитра с нотами, близ них - четыре скрипки, покрытые сединой пыли. На одной из них видны следы пальцев и порванная струна. Здесь умерла её музыка.

Тёмным янтарём в фарфоровых чашках блестит чай. На прозрачном платье, повинуясь движениям тела, переливается замысловатая вышивка, ледяной свет колье нежно обнимает её шею. Томный кошачий взгляд обжигает предчувствием.

Улыбка, шея, силуэт... Мы знакомы целое тысячелетие. Я знаю, как она морщит нос, съев дольку лимона, знаю запах волос, ниспадающих по обнажённым плечам... Всегда знал.

Немного кружится голова. Ласковые руки, упругое тело, жаркое дыхание у самого уха. Время остановилось, осталось за пределами тяжёлого бархатного балдахина мягкой кровати. В её страсти я чувствую близость собственной смерти. Боже, как прекрасно сгорать! Но это позже, спустя вечность.

Остыл не выпитый чай. Небо погрузилось в звёздную бездну. Она ушла, растворившись в ночной прохладе. Скоро я тоже покину это заколдованное место. Скоро всё разрушится, умрёт. Совсем скоро.

В угрюмой библиотеке пахнет старыми стихами, пылью и старостью. Сгорели свечи, покрыв канделябры молочными наплывами. Стол опрокинут, засыпан пеплом съеденной огнём бумаги. На каминной решётке распят мышиный скелет. Это издёвка, мелодия смерти.

Шеи кальяна завязаны узлом. Он тоже мёртв и спокоен как безмятежная весна за окном.

Усталый ветер гоняет между колонн сухие лепестки цветов, которыми она любила украшать волосы.

Секунды несутся по спирали. Всё чаще и чаще бьётся сердце, всё прерывистее и резче дыхание. Жизнь полна иллюзий – бесконечная череда галлюцинаций…

В саду жужжат пчёлы. На пороге стоит разрушение.

Тяжко ударил гонг, возвестив о начале чаепития. Каждый раз всё повторяется; каждое новое мгновение полно прошлого.
_______________

На грязной газовой плите, истерически надрываясь, исходит свистом красный в белый горох чайник. В треснутых рюмках выделяют никотиновую желчь окурки. Из-за стены доносится избитая мелодия; на звуки музыки накладывается порой женский голос. Я знаю этот голос вот уже неделю…

Дешёвые детективы, потрёпанный магнитофон, грязная пепельница… Всё было. И всё мертво.

За окнами небо харкает мокротой мокрого снега. Шумят, давя лужи слякоти, равнодушные резиновые колёса…

Всё. Достаточно. Ухожу в темноту – лучше лужи слякоти, чем привычка.


Немного тошнит. Холодные дверные ручки, злобное ворчание пьяного свободой ветра. Дни летят, проходит жизнь, а до смерти ещё далеко – несколько лет…

Затянувшееся чаепитие.
Привычная боль.
Однообразие…