Друид

В середине декабря в городе появились елочные базарчики. Свежесрубленные ели, сосны и пихты продавались прямо на улицах, в таких местах, где мимо них нельзя было пройти. Горожане замечали, что елочные базарчики появились они в этом году слишком рано. Но они всегда появлялись именно в это время, просто год слишком быстро проходил.
Последние несколько лет, Кирилл не покупал ни елок, ни сосен, хотя очень любил новогодние праздники. Он стал противником ежегодной бессмысленной вырубки хвойных деревьев, но в убежденности своей оставался в одиночестве и не мог повлиять ни на кого из друзей или родственников.
В новогоднюю ночь он возвращался домой с вечеринки у друзей. Обычная новогодняя вечеринка с шампанским, салатом оливье и танцами возле разряженной елки. Втайне Кирилл получал удовольствие от украшенной лесной красавицы, к покупке и убийству которой он не имел прямого отношения. Ночью, как по заказу выпал первый снег, после двенадцатого удара курантов они выпили шампанского и побежали на улицу играть в снежки и запускать приготовленные к такому случаю петарды и ракеты.
Где-то в шестом часу утра они закончили празднование и начали расходиться, почти все девушки жили в том же доме, и никого не пришлось провожать. Он простился с друзьями, которые жили в другом конце города, и пошел к себе. Кирилл не стал ловить машину - жил он не далеко, да к тому же хотелось прогуляться. Снег скрипел под его ботинками, не верилось, что за ночь столько намело. Улица была безлюдной, если б не две дорожки следов, на белом тротуаре - он бы подумал, что одинок в этой снежной пустыне.
Многие окна еще горели, слышалась веселая музыка. Взглянув на небо, Кирилл увидел, что оно прояснилось, в прозрачном морозном воздухе ярко сияла луна, а облака имели густой молочный цвет, и ему подумалось, что новогоднее небо больше похоже на весеннее, чем на зимнее.
В середине пути он поравнялся с елочным базарчиком. В предновогодние дни он часто здесь проходил, пару раз из любопытства спрашивал почем и откуда ели, но ничего конечно не покупал. Он даже подумать о подобном не мог.
На базарчике всегда толпились люди, на ночь оставался охранник, но сейчас базар предстал ему покинутым, кругом валялись припорошенные снегом елки. Бери-выбирай любую; елок осталось так много, словно их собирались продавать еще месяц.
Базарчик напоминал поле боя. Несколько стогов с соснами, елями, пихтами собранные у подножия росших вдоль улицы могучих платанов и тополей и хаотично лежащие на земле елочки, походившие на фигуры павших солдат. Кирилл оглядывался в поисках охранника, но если охранник даже остался на ночь, то скорей всего лежал, после праздничных возлияний, как брошенные елки, только в более теплом месте.
Соблазн прихватить домой елку, был велик, но совесть останавливала Кирилла. Нет, его смущало не то, что он украдет елку, хотя и это тоже, а то, что он поступиться принципами. С одной стороны - их все равно увезут на следующий день обратно и используют на корм скоту в лучшем случае. К тому же если он возьмет елку сейчас, это не заставит торговцев вместо исчезнувшей елки заказывать еще одну, ведь продажа их уже закончилась, и он своими деньгами не простимулирует елочных браконьеров
Почувствовав уверенность в своей правоте, он поднял с земли пихту и, ударив стволом об землю, сбил с ее веток снег. Пихта оказалась неказистой, с редкими, ассиметричными ветками, он положил ее на землю и взял другую. Ему хотелось взять пихту, которая стоит дольше, чем ель, и не так сыпет иголками, но среди них не нашлось ни одной хорошенькой. Кирилл даже разозлился из-за этого на браконьеров; мало того, что они рубили деревья, так еще и не думали, купит кто-то их или нет. Эти оставшиеся на брошенном базаре пихты, вполне могли остаться в родном лесу, и расти дальше.
Порывшись в хвойном стогу, он выбрал пушистую ель, и, озираясь, словно вор, понес домой. Он шел дворами, минуя круглосуточные магазинчики, возле которых в любое время дня и ночи крутился народ. С елкой, которую нужно наряжать к празднику, после того, как этот самый праздник уже прошел, выглядел он престранно. А ведь прошла всего одна ночь, впереди рождество, притом, что елки у людей стоят до старого нового года, а у некоторых до февраля.
За ним никто не гнался, но чувство неловкости не покидало до самого дома. В парадной его следы потерялись, он поднялся к себе, бросил ель в коридоре, и пошел спать.
Кириллу снились его друзья и другие гости. Они пили шампанское, танцевали в полумраке, освещаемом разноцветными огоньками елочной гирлянды. Несколькими группами, в тесном лифте, спускались с десятого этажа на улицу и разбившись на команды играли в снежки, запускали ракеты... В садке, возле детской площадки Кирилл видел росшую елочку, во сне он быстро очутился возле нее, и также быстро она оказалась в его руках, не пришлось рубить, пилить... Он нес ее к себе домой, по заснеженной улице, которую освещали яркие утренние звезды, куда-то подевался елочный базарчик - как дивно все переплеталось во сне...
Проснувшись около полудни, Кирилл сомневался, что принес елочку домой на самом деле. Но хвойный запах, еще до того, как он нашел в себе силы встать с постели, развеял сомнения. Елочка лежала в коридоре, там, где он ее оставил - все случилось наяву.
Так он обзавелся елкой.
Он установил ее в гостиной возле окна, и нарядил старыми игрушками - стеклянными золотыми шарами и оранжевыми шишками, опоясал электрогирляндой... В его доме словно появился кто-то еще - живой, но не способный общаться, и с этим существом он проводил большую часть свободного времени. Любимая девушка, сдав сессию, уехала в другой город к родителям; на работу Кирилл выходил в дежурном режиме, и у него оставалось много времени, которое он проводил наедине с самим собой.
Переосмысливая прочитанные книги, он часто оставался в темноте, глядя на сверкающую огоньками елку. Казалось странным, что дерево, одаренное природой острыми иголками для самозащиты, волей случая пользовалось у людей популярностью в определенные дни, когда они праздновали день рождения своего Бога и каждый год миллионы деревьев приносились в жертву. Сотни лет существовал этот обряд, придуманный не то Мартином Лютером, не то древними германцами и каждый год погибали на земле огромные леса, и огромные леса вырастали в нижнем мире.
Как относились к этому хвойные? Какую защиту задумали они от коварного человека? Ведь природа порой очень изобретательна. Африканские акации, когда их начинают поедать жирафы, издают сигнал тревоги для соседних деревьев и их листья даже на большом расстоянии покрываются ядовитым токсином. Для такой эволюции требуются миллионы лет; сколько елок падет от рук хитрого человека, пока растения найдут способ защиты? Да и проживет ли столько людской род, уничтожающий собственную планету? Кирилл не знал.
Так размышлял он в праздничные дни, лежа возле елки. Маленькие желтые, красные, синие, зеленые огоньки гирлянды, бегали взад и вперед, гонялись на перегонки, гасли и снова вспыхивали, напоминая ему леденцы монпансье. Чувства его в полумраке обострялись, однажды сквозь музыку он услышал слова: за что? за что? они звучали в его одинокой комнате, эхом отдаваясь в сердце. Он понял, что идут они из-под елки, с того места, где находился сруб. Поток непонятной энергии, в виде плачущего стона выливался из раны дерева, метался по комнате, выходил наружу, в темноту зимней улицы и устремлялся за город, в далекий лес, где на кочке сиротливо возвышался маленький пень.
Мохнатое существо из леса в его комнате страдало. Страдало как живое, одушевленное существо, смертельно раненое и нелепо украшенное убийцами... Кирилл в тот вечер заметил, что иголок под елкой стало больше, она начала осыпаться.
Совесть мучила его - не поступился ли он принципами, танцуя и фотографируясь возле убитой сосны на новогодней вечеринке у друзей, правильно ли сделал, притащив, домой ель? Ведь если отказываться от чего-то, то надо действительно отказываться...
Он продолжал слушать медитативную музыку с григорианскими напевами, читать литературу про волхвов, про кельтских и славянских друидов, смотреть на переливы цветных огоньков, мечтая о том, как прикасается к запредельному знанию.
Однажды ему приснилось, что он стал елкой. Когда-то давным-давно он вырос от маленького семечка попавшего в плодородную почву, удачно освещенную солнцем. С таким трудом он протискивал в землю нежные корни. Долго и упорно рос, треплемый ветрами, вытягиваясь над землей...
Морозный зимний вечер, он стоит в окружении сестер и братьев и вдруг слышит, как останавливается машина, и к нему, по снегу, осторожно идут люди. Под звон топора, падает первая ель - его молодая сестра, потом восьмилетний брат. Их жестоко рубят, во все стороны летят щепки. За что, за что? - кричат срубленные деревья, смола слез покрывает их стволы.
Тяжелый сон. Сон длиной с чужую, внезапно оборванную жизнь.
Ель продолжала осыпаться, и, осыпаясь в муках кричать. Ее отчаянный крик искал далекий лес, в котором остался пень. Словно он, этот пень мог напоить ее влагой и силой от вцепившихся в землю корней, влить в умирающее дерево живительную энергию...
В середине января он выкинул елку, пропылесосил от иголок пол. На память сохранил маленький кусочек ели - тонкий спил ствола. Одна часть этого оставленного талисмана меньше месяца назад соприкасалась с пнем, тем самым пнем, который продолжал кричать в далеком лесу. Отчаянный крик не оставлял его в покое ни зимой, ни позже когда наступила весна.
Все свободное время он продолжал читать эзотерические книги, травники. Многое из написанного было очевидной ерундой, кое-что из семиотической зауми он не мог понять, но постепенно пришел к тому, что некоторые вещи открывались сами. Ведь то правдивое, истинное, что находил он в книгах, авторы взяли не из других книг - они достигли тех знаний, путем, который мог проделать и Кирилл.
Ближе к лету, когда природа цвела, распускалась, с ним произошли метаморфозы, которые сначала испугали его, потом озадачили медицинских специалистов, к которым он обратился за помощью.
На руках у Кирилла начался сильный зуд, потом выпали волосы, а вместо них, из пор вылезли зеленые иголки. Он не мог поверить, когда увидел их. Лечащий врач сказал, что никакой мистики в этом нет. Виной тому клетки паразиты, подобные случаи, правда, очень редкие, известны медицине. Кирилл все лето проходил обследования. Очень быстро врачи выяснили, что выросшие на его теле иголки - не растительного происхождения, и что он, уже не совсем человек; при мутации изменился набор хромосом, и образовались новые, неизвестные науке клетки.
Кирилл становился гибридом елки и человека.
Иголки легко выдергивались из тела пинцетом, они были даже мягче чем у обычной ели - как у можжевельника и не причиняли боли.
Частенько он вспоминал, то новогоднее утро, когда нес домой елку. Он держал колючий ствол голыми руками, чтобы не запачкать смолой новые перчатки, и хорошо исколол ладони, хотя до крови не поранился. Когда он рассказал об этом докторам, один из них, микробиолог, сказал, что всему виной - желание иметь дома елочку. Но Кирилл с этим не соглашался, и всех поражало его спокойствие, отсутствие паники и обреченности.
Кирилл искренне считал, что ему не о чем сокрушаться и не следует пенять на судьбу. Иголки не доставляли больших хлопот и являлись всего лишь одним из тех изменений, что произошли с ним. Главное, о чем никто не знал, - он научился слышать язык деревьев. Он выходил в санаторный парк и слышал, как переговариваются между собой сосенки и пушистые голубые ели, на широкой прибрежной аллее, ведущей к теплому, искрящемуся в ярких лучах летнего солнца, морю. Во время горных прогулок слышал голоса лиственниц, предупреждавших об опасностях на крутых тропах. В ботаническом саду подслушивал, как кедры рассказывают сказки неугомонным белкам. Однажды, жарким днем, можжевельник возле фонтана, предложил ему посидеть в тени своих раскидистых веток. Нет, он не пенял на судьбу - растения не отомстили ему за то, что он взял домой срубленную елочку. Зеленое царство приняло его.
Он недолго пробыл в санатории. Однажды, проснувшись рано утром, решил вернуться домой и никого не предупреждая, собрал вещи, и уехал на вокзал. В дороге ему звонили, но никто особо не настаивал на возвращении.
Дома Кирилл сразу начал встречаться с друзьями; купался на пляже, растянувшись на песке, читал книги. Каждый вечер, на закате, он выходил прогуляться в парк - там он мог вдоволь наговориться с растениями.
Часто он задавался вопросом - не происходит ли у него раздвоение сознания, не рождаются ли слышимые голоса в отдаленном участке мозга. Он не мог дать однозначный ответ - находиться ли в плену майи-иллюзии и как эта самая иллюзия противостоит реальности. Он хотел отыскать пенек оставшийся от новогодней елочки, если он по голосу найдет его, и сопоставит оставшийся на память спил, то удостоверится в реальности голосов. Но летом пенек кричал не так громко, да и он никак не мог собраться выехать из города и отыскать его.
С друзьями и даже со знакомыми, родными Кирилл начал общаться откровенно, не скрывая от них своего отношения к жизни; да и как претворяться, что он другой внутренне, если он стал другим даже внешне?..
Он вырывал иголки из тела, но осенью перестал это делать, хотя именно осенью, под теплой одеждой иголки доставляли наибольшее неудобство. На голове у него не осталось ни одного волоса, вместо них вырос зеленый ежик иголок, ресницы поредели, но когда он хмурил колючие хвойные брови, их не было видно.
Кирилл старался выходить на улицу после наступления сумерек, и его душа приветствовала осеннее сокращение светлых часов. В магазине люди испуганно смотрели на него, он выбирался туда ночью и ненавидел подходить к кассе. Иногда он просил сходить за покупками кого-нибудь из друзей или соседей, иногда заказывал доставку товаров через интернет. С первым похолоданием он с радостью нацепил на голову шапку, одел пальто. С темными очками против солнца - он выглядел маниакально, один раз даже выщипал зеленые брови, заметив при этом, что вырывать иголки становиться больнее: они все больше и больше врастали в него.
Осень проходила, как слезы падали листья засыпающих деревьев; в ноябре город притих и до него снова начал доноситься плачущий крик осиротевшего пня.
Надо поехать к нему - думал про себя Кирилл.
В начале декабря, вновь зазвучали крики срубленных хвойных деревьев и с каждым днем нарастало печальное крещендо их предсмертных стонов.
Эти голоса... Они доставляли ему боль, словно его рубили.
Каждый день, снова и снова. Потом появились елочные базарчики, выраставшие на самых людных местах, и он не мог мимо них пройти. Словно рабы на невольничьем рынке стояли по обе стороны тротуара лесные красавицы, которым бы еще расти и расти...
Кирилл пытался предотвратить вырубку леса. Он связался с журналистами популярного городского канала и дал интервью, в котором поведал о вреде, причиняемом людьми природе. Он рассказывал про ежегодно уничтожаемые леса, и о фонящих пнях, чьи крики раздаются долгие годы. Сюжеты с ним показали все ведущие телеканалы страны и даже за границей, но наибольший интерес у людей вызывали колючки выросшие на теле человека считающего себя друидом.
Люди покупали елки и сосны, в лесах рубили новые деревья и грузовые машины везли их в город. До праздников оставалось больше недели, но Кирилл думал, что намного раньше сойдет с ума.
И однажды утром, после бессонной ночи, он оделся и поехал за город. Он вышел с автобуса, когда услышал, что крик пня остался позади. Водитель выпустил его на полпути между двумя селами, названия которых Кирилл сразу забыл; еще в дороге он заметил, что если раньше, путешествуя, он воспринимал леса, сады и луга как расстояние между населенными пунктами, то теперь места поселения людей стали для него промежуточными отрезками пути, а леса, сады, и луга ныне воспринимались как огромные оазисы жизни.
Проселочная дорога, по которой он шел, местами превращалась в болото, но она приближала его к цели, и он не обращал на такие мелочи внимания.
Пока он шел, мимо проехало несколько машин груженых елками. Увидев лесопосадку, Кирилл сошел с дороги и, пройдя через нее, вышел к полю и остановился. Здесь - понял он, оглядываясь. Фонящий пень находился рядом.
Прислушавшись, он легко нашел его. Не было нужды сопоставлять кусочек дерева со стволом, но он снял лишние сомнения; крик пня при соприкосновении даже зазвучал тише.
Кирилл почувствовал, как болят ступни, словно ботинки стали малы, и разулся. Потом снял одежду, оставшись, в чем мать родила, и широко раскинув руки, повернулся к дороге и далекому селу, через поле. Наполовину превратившийся в елку он начал деревенеть - ноги уходили в землю, превращаясь в корни, тело, сопротивляясь холоду, покрывалось защитной корой. Его сознание находилось в состоянии медитации, а тело претерпевало изменения и к исходу ночи, когда огоньки сельских домиков в утренней лазурной дымке, можно было принять за звезды, он полностью превратился в хвойное дерево. Непонятное хвойное дерево с толстым стволом и двумя толстыми ветками, на концах которых, маленькие ветки несли на себе иголки.
Сознание жило в нем, он помнил старых друзей, оставленную в городе квартиру. Он воспринимал окружающий мир, видел машины проезжающие внизу, на дороге, видел размеренно живущую деревушку, что подмигивала ему окнами и как руками махала дымом из труб, слышал голоса деревьев, немало повидавших на своем веку. Он стоял, и никуда не хотел идти. Снег покрывал руки-ветви, проходили дни. Весной в его зеленых руках появились шишки. Ветер и насекомые разносили пыльцу и семена, и через несколько лет в округе появились молодые хвойные деревья, напоминающие человека с распростертыми руками. Непонятные изменения происходили со взрослыми деревьями - елями, соснами, пихтами: у них опадали ветки, иголки и внешне они становились похожими все на того же человека с распростертыми руками. Но если молодые, еще не переросшие траву растения не привлекали внимания, то старые ели и сосны, внезапно лишившиеся, по мнению людей, присущей им красоты заставили всполошиться экологов. Все эти внешние изменения сопровождались другой бедой - у людей участились случаи аллергии на хвою, и с каждым годом количество таких людей росло с угрожающей прогрессией, стремительно захватывая всю страну, так что нельзя было выявить источник возникновения хвойного аллергена, который имел такую особенность, что возникал только на срубленное дерево. За считанные годы хвойные деревья стали такими же опасными, как амброзия и количество елок продаваемых под новый год резко сократилось - многие предпочитали наряжать в своих квартирах и домах искусственные деревья. Прознав об этой беде, приграничные государства пытались ввести карантин, но природу они не могли остановить и вскоре глобальные изменения коснулись лесов по всей Европе. Они меняли внешний облик, вырабатывали аллерген; природа словно подстраховываясь - защищалась от людей двумя дополняющими друг друга способами, и за считанные годы значительно сократилось количество вырубаемых на праздники елок.
Изменения произошли и за океаном, затронув весь мир. А небольшое, так похожее на человека, хвойное дерево, с которого все началось, продолжало скромно стоять в лесопосадке, глядя на огоньки ближайшего села и большие огни далекого города. Оно стояло весной, купаясь в проливных дождях, стояло летом на испепеляющей жаре. Оно продолжало стоять осенью, когда желтые и багряные листья деревьев укрывали его ноги, а зимой, оно стояло, не обращая внимания на снег и морозы, и ни оно, ни соседние елки и сосны не боялись, что с приближением праздников их жизнь, в маленьком лесу, прекратиться.