Дорога жизни

Шел четвертый день пути. К назначенному сроку мы не успевали и шли с опозданием на целый день. Уже шесть раз нам приходилось прятаться, когда над нами пролетали вертолеты. В соседнем ущелье они, наверное, обнаружили еще один караван, но, похоже, вчера его не стало…
Из-за раненых я, скорее всего, не успею к назначенному сроку привести людей, а значит, положенная мне пачка американских купюр заметно похудеет. А это значит меньше провизии и оружия на обратную дорогу.
Спрятав пленных за осколком скалы, я проводил взглядом русский вертолет. Черная птица не имела опознавательных знаков, как и все, что поделили некогда наше свободное небо. Но русских узнать очень легко: никто так не летает как они. Да и кроме русских никто так далеко от границы не суется. Если бы у них появилось хоть малейшее подозрение, я бы никогда больше не повел людей через горы…
Как только гул винтов скрылся за холмами, я опустил поднятые ладонями вверх руки, показывая пилоту, что безоружен, и отстегнул АК, спрятанный в кобуре под брюхом у лошади. Не останавливаясь на привал, мы двинулись дальше. Однако 2 часа спустя, выбрав небольшой ровный пятачок в тени гор, мы остановились. Пленные напоили лошадей, напились сами и завалились на короткий отдых. Мои конвоиры развернули покрывала для намаза и, сложив рядом оружие, я прочитал молитву, без остановок и сосредоточенно. Затем я поднялся на возвышенность: как и ожидал, сегодня на выходе тихо. Нас еще ждали. Значит, есть надежда вернуться. До поселка оставалось часов шесть перехода.
За четыре часа до назначенного места с нами распрощался один из конвоиров моего отряда. Он направился в соседний поселок и если ему повезет, на следующий день он сможет продать опиум, чтобы прокормить семью и купить оружие. Но он ушел один и, скорее всего, его опиум продадут уже русские, а его семья никогда больше его не увидит. Я его почти не знал, но надо будет передать его сыну немного денег, и купить автомат поновей.
На входе в поселок нас остановил русский патруль. Нас досмотрели и забрали оружие. По негласным правилам в поселке оружия при передаче быть не должно. На обратном пути мы сможем забрать свое оружие, деньги и, скорее всего, в этот раз, будут медикаменты. В патруле командовал молодой капитан. Он мне не понравился: нервничал, сильно шумел. Но его лицо показалось мне знакомым. Солдаты в патруле курили, быстро и часто затягивались. Нервничают. Значит, намечается операция, скорее всего «тропа».
Оставив людей в подготовленном для них шалаше, я сел снаружи, подставив обветренное лицо равнодушному, совсем не теплому солнцу и, от нечего делать, стал читать документы приведенных мной пленных. Скоро принесли еду и питье, еще через час пришел комендант. Сняв мешки с голов пленных солдат, я передал их документы коменданту и получил разрешение переночевать в поселке, чтобы с рассветом двинуться в обратный путь.
Такая щедрость в этих местах – большая редкость. Это могло означать, что на тропе, по которой я шел, а может и во всем квадрате идет зачистка. И завтра мне предстоит путь по «стерильной» дороге.
По условиям передачи у меня есть 2 дня, в течение которых я должен покинуть мирный поселок и в эти 2 дня я остаюсь «незамеченным».
Рассвет. Намаз. Получив свое оружие и все, что мне полагалось, я, не прощаясь, покидаю поселок, экономя день «незаметности». Дорога. Возвращаюсь один и по очищенной дороге. Обратный переход гораздо быстрее. Экономя на привалах можно успеть за два-три дня. Оружие мне выдавал уже другой солдат. Капитана в поселке я больше не видел. Откуда же мен знакомо его лицо?
Примерно часа через три мне показалось, что я услышал выстрелы. Я спешился, неспеша перезарядил и проверил все оружие, что выдали мне в поселке. Вертолеты мной не интересовались: явно один и явно домой. Совершив скорый намаз, продолжил путь. Выстрелы. Мне не показалось. Значит, караван был из Пакистана, как я и подозревал. Как и я сам. Значит, кто-то мог выжить, кого-то ищут, а может уже и нашли. Плюнув на «незаметность» я сворачиваю на тропу в соседнее ущелье. Выстрелы звучат недружно, рассеяно. Значит, не уверены. Значит не нашли… Спешиваюсь. Беру два автомата: мой и для того парнишки, чей отец хотел продать опиум. Аккуратно иду на выстрелы. Уступ, скала… Я на месте, я их нашел. Даю очередь, еще. Это был поисковый отряд, 4 человека. Для этих мест достаточно. В живых остался только один – я ранил его в бок, но не серьезно. Сказал по-русски, что мне нужен только тот, кого они нашли, оставшийся в живых из того каравана, обыскал мертвых солдат, собрал оружие, документы… Вот незадача, тот самый капитан, что так шумно досматривал нас при въезде в поселок. Видит Всевышний, я не имел ничего против тебя, сынок. Откуда же он мне знаком? Любопытство взяло верх и я заглянул в документы убитого только что мной капитана.
Раненый солдат тем временем рассказал, что по наводке был обнаружен и уничтожен опиумный караван. Они искали выживших. Поняв, что произошло, я молча но зло кинул в него документы мертвых солдат и пошел забирать караванщиков. Это оказались двое молодых людей, они лежали метрах в сорока за глыбами. Один еле держал автомат, второй еще был жив, но его душа уже собралась в путь. Живого я напоил и забрал с собой. Спустя пол часа раненого мной русского заберут.
Это был простой караван с беженцами, у которых не было даже оружия кроме этого единственного повидавшего виды АКМ, что сжимал из последних сил парень. А опиумный караван, который они искали, стоял в соседнем поселке. В него и направился прошлым днем один из конвоиров моего отряда.
За уничтоженный мирный караван я невольно расплатился с русскими. Я привел им из плена солдата, чьего брата, капитана, я застрелил примерно час назад из нового автомата, полученного мной за обмен.
Война никому не делает чести, она ее лишает. Никто уже не сможет сказать из-за чего и ради чего идет эта война, ради чего крестьяне и пастухи побросали свои отары и урожаи и взялись за оружие. Ради чего я, помогая врагу, спас из плена человека, и в этот же день убил его брата. Для чего мы ведем опиумные караваны в тот край, где будут жить наши дети, и, надеюсь, внуки.
В поселке нас встретят теплыми лепешками и дорогим молоком, скорбью и гордостью. Скорбью по погибшим и гордостью за живых. Они встретят нас с благодарностью за оружие - подаренную возможность мести. И через пару дней в деревне станет на доброго малого меньше: он уйдет в горы, в опиумные караваны, к шакалам, промышляющим по горным ущельям, чтобы мстить…
А еще спустя пару месяцев снова нужно идти в горы, отвоевывать пленных солдат, чтобы вернуть их домой через «проходное ущелье», договорной поселок, солдат, чьих братьев мы убиваем. За то, что они убивают нас…